Анатолий Королёв – карикатурист и арт-критик
Анатолий Королёв, известный российский писатель, драматург, лауреат итальянской премии Пенне, премии Аполлона Григорьева, премии Москвы и др. Доцент литературного института им. Горького (ведет мастерскую прозы с 2005 г.), почетный профессор Пермского университета. Живет в Москве.
В годы учёбы в ПГУ (1965–1970) – активный сотрудник газеты «Пермский университет», карикатурист, эссеист, арт-критик, оформитель и автор факультетской газеты «Горьковец», сценарист и актер студенческого театра миниатюр «Кактус», репортер пермского ТВ, а также автор городской газеты «Пермь Вечерняя» и областной газеты «Молодая гвардия», член редакции факультетского рукописного журнала «Аз», тогда – начинающий писатель и художник…
Его коньком были тогда карикатуры сатирического и юмористического плана; кроме того, его перу принадлежат фельетоны, путевые очерки по Уралу и критические рецензии.
"СОТВОРЕНИЕ УНИВЕРСИТЕТА" и "УДИВИТЕЛЬНЫЙ, НАДЁЖНЫЙ, КОВАРНЫЙ"
Удивлен, что газета «Пермский университет» сохранила так много оттисков моей филологической юности… Не скрою, было приятно увидеть рисунки и тексты, о которых я практически забыл (или почти позабыл…)
Можете рассказать о том, как вы попали в университет? 1960-е – интереснейший период для вуза, города и страны; как и кем вы себя ощущали тогда?
Время моей учебы в университете, с 1965 по 1970 год было одним из самых ярких в истории всего ПГУ (так тогда официально назывался наш Пермский государственный университет).
Анатолий Королёв. Конец 1960-х.
Тут сработало два фактора, во-первых, страна переживала период демократических послаблений, контроль партии на время ослаб и наш вуз превратился в машину по производству креативных событий. Дело в том, что Пермь тех лет была очень консервативна, интересы молодежи никак не учитывались в культурной политике города… где можно было услышать тогда джаз? Где пели Эллу Фицджеральд? Где стены главного корпуса были расписаны репликами авангардных монументальных работ Дейнеки, а копия картины Юрия Пименова «Тяжелая индустрия» красовалась на стене парадной лестницы в двух шагах от кабинета ректора? Все это было сосредоточено в университете.
Два пермских вуза – университет и политехнический институт – вели центральную ежегодную схватку на студенческой театральной весне, а всего на это городское ристалище были брошены серьезные силы амбиций сразу пяти вузов, замечу, что политех был всегда круче; да, наш мужской вокальный ансамбль «Бригантина» всегда побеждал среди прочих, но театр студенческих миниатюр Политеха «СТРЭМ» (один из известных руководителей – Игорь Тернавский) был бесспорным лидером всего города, наш же филологический «Кактус», увы, не мог составить серьезной конкуренции «СТРЭМу».
Во-вторых, 1965 год был годом двойного выпуска – одиннадцатые классы были вдруг закрыты по всей стране, десятый класс тоже стал выпускным, два потока школьников слились в один водоворот и конкурс в вузы Перми подскочил до небес! В конкурсе, например, на физтех ПГУ участвовали только те, кто закончил школу с золотой медалью!
А для того, чтобы стать студентом филфака абитуриент должен был сдать все четыре экзамена практически только на «пять» (19 баллов считались проходными, при одной единственной четверке, ну минимум 18)…
Этот сумасшедший конкурс привел в вузы города исключительно талантливую молодежь, до сих пор тот золотой набор справедливо считается лучшим и легендарным в истории ПГУ… на этом фоне мне пришлось, извините, встать на уши, чтобы поступить на филфак.
Наверное, очень сложно было поступить при таком жёстком конкурсе?
Дело в том, что моя школа № 32 была на неважном счету, да и сам я учился из рук вон плохо (был практически двоечником и штудировал только два предмета: историю и литературу).
Между тем, амбиций и глупости у меня хватало на троих, окончив школу в 1964 году, я – ну и ну – не захотел поступать в университет (теряя год форы! Рискуя улететь солдатом в армию, тогда служили три года…), а стал работать корреспондентом на местном телевидении и с головой ушел в ауру телевизионной жизни как сценарист, как репортер, как ведущий… я даже пытался снять мультипликационный фильм с замечательной художницей рисовальщиком Светой Можаевой, и получил карт-бланш на эту авантюру от руководства, признаюсь, я тогда метил в Москву, во ВГИК, но во время понял, что столица будет тем более перенасыщена провинциалами и решил оставаться в Перми…
И все же, к сумасшедшему конкурсу я был абсолютно не готов, но с апломбом неофита написал вступительное сочинение на филфак на 12 страницах (!) и получил законную 5-ку за содержание и 2-ку за ошибки (кажется 12 синтаксических + 3 орфографических…) общая оценка «неуд» и я вылетаю из абитуриентов после первого же экзамена!
Что делать?
Кто виноват?
Два гамлетовских вопроса…
Как же вы на них ответили в своей ситуации?
Обычно промахи меня мобилизуют… срочно перевожу документы на вечерний факультет (имею право, потому как работаю на Пермь-ТВ) и, уже не выпендриваясь, получаю пятерку за скучное сочинение размером в 2 с половиной странички, «отл.» – за историю, за русский устный – «четверку» …
Остался только французский язык, но тут я тотально ни в зуб ногой… как быть?
Но как говорят в народе, нужда и зайца научит зажигать спички… приезжаю на экзамен к 9 утра, но захожу в аудиторию самым последним около 6 вечера, зачем?
Да затем, чтобы остаться наедине с измотанной экзаменаторшей по французскому языку, потому как при свидетелях моего безобразного ответа поставить желанную тройку она мне физически не сможет… экзаменатор раздраженно прервала мой ужасный лепет через каких-то пять минут, взяла в руки экзаменационный лист, чтобы вписать в графу пару… и видит… у меня два предмета сданы на отлично, а один на хорошо… она чуть споткнулась…
Тут уже я спикировал чайкой на камскую рыбку и сочинил приготовленную заранее – еще в коридоре – в уме плаксивую басню, о том, что-де учил в школе французский самостоятельно, потому как преподавателя фр. языка у нас в 32-ой – ой-ой – школе не было…
Это было, мягко говоря, преувеличением, но мы же были тет-а-тет…, она задумалась, свидетелей плохого ответа нет, прочие экзамены сданы хорошо, и только тут она, наконец, трезво оценила мой нехитрый расчет: ладно, Королев, сказала она, я поставлю вам тройку, но имейте ввиду, что спущу с вас три шкуры и заставлю выучить язык как должно… (не вышло: она влюбилась в немолодого инструктора лингафонного кабинета, приехавшего в Пермь аж из Порт-Артура, с идеальным французским! И жаркий роман помешал угрозе спустить с меня три шкуры).
С вечернего отделения я перевелся на дневное уже через три месяца.
Однако уже в конце августа 1965 я пошёл на прием к декану очного отделения филфака.
Кто тогда в 1965 деканствовал? Леонид Николаевич Мурзин?
Да, но он на тот момент отсутствовал – не помню, почему. Его обязанности тогда исполнял зам. декана Леонид Владимирович Сахарный. Я пришел с заявлением допустить меня на занятия очного отделения вольнослушателем… Сахарный был удивлен, но вы же вечерник, работаете, как такое возможно? Тут я и сказал, что характер моей работы творческий, я работаю на пермском ТВ по договору, вне штата, живу на гонорары и сам определяю свой рабочий график. А кто вы? Я репортер и сценарист… сценарист! А как у вас с чувством юмора? Нормально, я сделал парочку фельетонов для программы «Пермь вечерняя», а сейчас задумал мультфильм. Отлично! Мне позарез нужен автор миниатюр для «Кактуса»…
Короче, Сахарный охотно дал мне статус вольнослушателя, и я стал посещать занятия дневной группы…
В университетские годы вы работали не только в газете? Как ещё востребовались ваши художественные таланты?
Да, я тогда попал в цейтнот: учеба, работа на ТВ, сюжеты для «Кактуса», репетиции, оформление «Горьковца»… короче, я был нарасхват. Напомню, на филфаке юноши всегда на вес золота.
Вот почему мои первые визиты в редакцию «Пермского университета» с рисунками были фактически анонимными, и я плохо помню свой старт под патронажем Нины Авериной, я мелькал как метеор, в перерыв между лекциями, часто дверь редакции была заперта, и я подсовывал конверт с рисунками в щель под дверью (так мы заранее договорились).
Уже на первом курсе мы (Лёня Юзефович, я, Вася Бубнов, Володя Виниченко, Алла Синнер и др.…) стали издавать рукописный журнал «АЗ».
Обложка журнала Аз (один из вариантов, на которой А. Королёв
нарисовал в виде мыслителя Леню Юзефовича).
нарисовал в виде мыслителя Леню Юзефовича).
Вышло 2 номера журнала по пять копий, там были мои рисунки и коллажи, статья о «Гернике» Пикассо и моя же пародия на детектив «Убийство черного дьявола». Готовился третий номер…
Шутливый коллаж редакции журнала "Аз", студенты-филологи:
Леонид Юзнфович, Василий Бубнов (с кошкой на поводке).
Володя Виниченко (монумент), Анатолий Королёв. 1966–1967.
Леонид Юзнфович, Василий Бубнов (с кошкой на поводке).
Володя Виниченко (монумент), Анатолий Королёв. 1966–1967.
Черная кошка на фоне нашей компании тогда казалась шуткой... а вышло ой как непросто.
«Горьковец» мы рисовали накануне выпуска стенгазеты факультета обычно всю ночь и, порой, длина газеты достигала 10 метров!
Помню, что один новогодний выпуск был сделан мной (как художником) в виде снежного леса из приклеенных бумажных елей, которые – перпендикулярно – торчали из газетного полотна в коридоре филфака на длину 15–20 см, так, что подойти вплотную было нельзя, а по еловому лесу был проложен рельсовый путь и наклеен бумажный паровозик с вагончиками-подарками от Деда Мороза, в тех вагонах-карманчиках помещались открытки педагогам, ленты серпантина, звезды, снежинки…
Анатолий Васильевич, расскажите, пожалуйста, про совместное с Леонидом Сахарным «Сотворение университета»))
К пятидесятилетию ПГУ, в октябре 1966 – я по идее Сахарного – нарисовал по кадрам историю создания университета по мотивам популярной тогда серии французского карикатуриста Жана Эффэля «Сотворение мира», а Сахарный сочинил к ним шутливые подписи (рис. были пересняты нами на стеклянные слайды – около 40 штук – и показаны через диапроектор из будки под куполом театра на гигантском экране высотой во всю сцену, на торжественном вечере в Опере, кстати, я недавно восстановил тот рисованный фильм, надо же, стекла-слайды уцелели! А теперь современные технологии позволяют даже посмотреть его в YouTube!
А еще я оформил книжечку Сахарного о языке («Удивительный, надежный, коварный…») для Пермского книжного издательства.
Все рисунки и все схемы и внутри книги так же нарисованы мной.
Причем схемы я рисовал под прямым контролем Сахарного, потому как это была дотошная и муторная – замечу – работа пером.
Часть схем я рисовал прямо у него дома, Леонид Владимирович раскрывал свою машинописную рукопись и находил вклеенные схемы (он рисовал их карандашом на кальке)... а я тут же перерисовывал, часть работы забирал с собой.
Все шло в авральном порядке.
Короче мои студенческие годы – время бури и натиска…
А забавные фигурки, вставляемые в статьи «Пермского университета» на темы культуры – это тоже ваших рук дело?))
Все забавные фигурки внутри материалов газеты на темы культуры нарисованы действительно мной (ватман, черная тушь, плакатперо) потому как тогда я больше думал о карьере художника (а не писателя).
Насколько нам удалось понять, вы успели поработать при трёх редакторах "Пермского университета" – Нине Авериной, Игоре Ивакине и Анатолии Коробкове, это так?
Да, все верно, я работал в газете при трех редакторах – но Нину Аверину и Анатолия Коробкова знал довольно шапочно, мой главный опекун, старший друг и наставник в университетской газете был главред Игорь Ивакин (он недавно скончался), это был азартный креативный газетчик с пышной шевелюрой на голове, любитель юмора, и чуть-чуть провокатор (например, рядом с поздравлением к юбилею известного историка-педагога, печатал фотографию смазливой студентки… и приговаривал со смехом, все знают, что юбиляр любит приволокнуться за первокурсницами…). Он увидел мои рисунки и коллажи в стенной газете филфака «Горьковец» и заманил в газету. Толя, сказал он, делай что хочешь, только нужно поперчить юморком страницы многотиражки, уж больно мы скучны и официозны…
ОК!
Кроме того, Игорь писал лирические стихи и вообще был по замесу тонкой поэтической натурой и жил наперекор своему тяжкому телесному изъяну (он перенес костный туберкулез в детстве и носил тяжелый ортопедический ботинок на ноге, какой – правой или левой не помню…). Редакцию он превратил в маленький клуб, куда было приятно заглянуть после лекций, чтобы
а) обсудить новый номер и поболтать,
б) выпить хорошего красного сухого вина из пузатой трехлитровой бутыли болгарской «Гамзы» или разлить по стаканам густого «Мелника» или ароматного вина «Мавруд»… и
в) послушать его стихи.
История встречи и платонического романа Игоря с Беллой Ахмадуллиной так однажды поразила мое воображение, что я написал об этом – уже после отъезда из Перми в 1980 – маленькую повесть «Ожог линзы» (она была издана в 1988 году).
Обложка повести А. Королёва "Ожог линзы".
Издательство «Советский писатель», 1988 год.
в этой повести я описал драматическую историю влюбленности провинциального поэта в столичную поэтессу диву и звезду. Я подал документальную историю, как художественный вымысел. Хотя описал все точь в точь со слов Игоря Ивакина. Я скрыл истинные имена, Белла здесь под маской Ренаты, а Ивакин - провинциал Рукавичников с ногой в ортопедическом ботинке.
А. Королёв на обложке повести "Ожог линзы". 1988 год.
Я очень долго не решался подарить книгу самому Игорю... почему? Потому что он там у меня прекраснодушный поэт простак, и чуточку графоман... Наконец, посылаю ему книгу в Пермь, со всеми извинениями посылаю... Игорь был великодушен, позвонил мне и сказал, что читая даже немного прослезился, все помню, ничего не забыл... а под маской Марата - гениального мальчика из Перми (которому Белла посвятила знаменитый стих "Слово") я вывел пермского школьника старшеклассника вундеркинда Керима Волковысского.
Мы сейчас с ним дружны, вот вчера получил от него письмо из Цюриха, он закончил перевод "Цыганского романсеро" Лорки, и справился блестяще, возможно, лучше чем Гелескул. Беллу я немного знал: через долгие годы после той роковой повести познакомился с ней в Москве, и кажется ей нравился. Но о книге с ней никогда не говорил, знал, что ее платонический роман с Керимом вызывал досаду и ревность у всех ее мужей.
По иронии судьбы именно я писал – в срочном порядке – в полночь, после ночного звонка из редакции, некролог о ее кончине по заказу агентства РИА-Новости, "Свеча на ветру".
Мы сейчас с ним дружны, вот вчера получил от него письмо из Цюриха, он закончил перевод "Цыганского романсеро" Лорки, и справился блестяще, возможно, лучше чем Гелескул. Беллу я немного знал: через долгие годы после той роковой повести познакомился с ней в Москве, и кажется ей нравился. Но о книге с ней никогда не говорил, знал, что ее платонический роман с Керимом вызывал досаду и ревность у всех ее мужей.
По иронии судьбы именно я писал – в срочном порядке – в полночь, после ночного звонка из редакции, некролог о ее кончине по заказу агентства РИА-Новости, "Свеча на ветру".
Преподаватель на экзамене. № 11 (520). 23 марта 1966 г. С. 2.
Рисунок «Преподаватель на экзамене» (от 23 марта 1966 года) – возможно, первый опубликованный рисунок в газете.
Я был обрадован увидев его на полосе и слегка удивлен, потому как рисунок был исполнен с долей абсурда и выделялся среди привычного лохматого юморка подчеркнутой геометрией линий.
Процесс не очень понятный…я только-только нащупывал свою манеру, но опирался в первую очередь на нотки абсурда…и искал смешное в зоне алогизма и гротеска.
Лифчик на античной статуе Венеры абсурд? Да, но тотальное ханжество тоже нонсенс…
(Сама Венера – моя работа, а вот лестница и два смешных человечка пририсованы чужой рукой и вспомнил свой разговор с Ниной Авериной, которая убедила меня, Толя, так будет смешнее, я не возражал – да, смешней... но кто нарисовал эту парочку лилипутов, увы, забыл).
Серия первых рисунков – "О вкусах не спорят...", «Перед экскурсией школьников», «Студент-хвостист», «Без слов», «Эволюция… как ее понимать» и др., – была моей личной инициативой, я не обговаривал заранее темы для юмора и предлагал, так сказать, всё – с бухты-барахты – не помню бывали ли случаи, когда мой рисунок не печатали и заворачивали… а раз не помню, значит печатали всё, что я приносил, прямо с колес.
И все же подчеркиваю, первое время в силу цейтнота (вечерник на дневном, сотрудник пермского ТВ и т. д. – до моего официального зачисления в группу очного обучения), я практически не появлялся в редакции, а залетал пулей на пару минут и тут же исчезал…
Изожутка "Мечта экзаменатора". № 13 (522). 6 апреля 1966 г. С. 2.
Как рождались темы ваших рисунков?
Процесс не очень понятный…я только-только нащупывал свою манеру, но опирался в первую очередь на нотки абсурда…и искал смешное в зоне алогизма и гротеска.
Лифчик на античной статуе Венеры абсурд? Да, но тотальное ханжество тоже нонсенс…
(Сама Венера – моя работа, а вот лестница и два смешных человечка пририсованы чужой рукой и вспомнил свой разговор с Ниной Авериной, которая убедила меня, Толя, так будет смешнее, я не возражал – да, смешней... но кто нарисовал эту парочку лилипутов, увы, забыл).
Пуля из револьвера в руках бандита летит за угол? Нелепо? Да… но смешно.
Кроме того, я старался рассмешить именно умную публику.
Аудитория университета была самой продвинутой в ту пору в Перми.
Вот почему для юмора я старался все время менять техническую оркестровку рисунка… вот коллаж, вот зигзаг шариковой ручки, которая оплетает белое поле энергией лассо… вот нарочитая грубоватость плакатного пера… постоянно меняя технику рисунка, я старался не надоесть, во-первых, читателю, во-вторых, самому себе…
Иногда рисунок был итогом прямого редакторского заказа (как, например, рисунок к Новому году в конце 1967), или редактор просил сделать серию заставок для культурной странички в газете. Так же чуть более свободными по макету были номера, посвящённые дням студенческой театральной весны, где редактор позволял себе некоторую вольность…
Газета того времени действительно была отражением университетской жизни?
Если говорить более строго, газета все-таки не отражала тот дух свободы, который витал тогда в стенах университета и не пользовалась особой популярностью у студентов, стопки многотиражки на специальных столиках разбирались медленно и вяло, намного круче и интересней была, например, наша стенгазета филфака, не раз и не два «Горьковец» снимали со стенки и уносили в неизвестном направлении, вот почему всегда шумная толпа читателей в первый день (вдруг снимут!)
Не скрою, я каждый раз удивлялся появлению своих рисунков на страницах газеты… почему? Да потому что практически вся газета была засушена официозом как партийный гербарий, и те форточки смеха, которые я оформлял своими рисунками, смотрелись буквально островками свободы…
У провинции есть одно качество, какого нет в столице…
Здесь практически любой оригинальный жест, даже самый слабый смотрится как вызов… так мои рисуночки (многие из которых вижу сегодня… слабоваты) в 1960-е годы смотрелись просто классно!
Да, например, ситуация сильно изменилась с приходом Игоря Ивакина в 1967.
Ивакин встретил меня с распростертыми объятиями! Он притормозил мои налеты и сказал, что мне давно пора напрямую познакомиться с авторским коллективом и редколлегией. Когда я пришел первый раз на летучку, меня в лицо, кроме Игоря, никто просто не знал!
Менялось ли что-то в газете при переходах от редактора к редактору?
Да, например, ситуация сильно изменилась с приходом Игоря Ивакина в 1967.
Рисунок «Юмор на вступительных экзаменах», 1 сентября 1967 г. я оставил на столе главреда Ивакина, будучи еще с ним лично незнаком (приглашение сотрудничать с многотиражкой мне передал от редактора, кажется, Леонид Сахарный режиссер основатель нашего «Кактуса»).
Как же я был удивлен, когда мой был рисунок опубликован. Ведь он был исполнен в манере абсурда… После чего, я уже пришел в редакцию познакомиться лично и принес новую порцию рисованного юмора…
Ивакин встретил меня с распростертыми объятиями! Он притормозил мои налеты и сказал, что мне давно пора напрямую познакомиться с авторским коллективом и редколлегией. Когда я пришел первый раз на летучку, меня в лицо, кроме Игоря, никто просто не знал!
Мы не расставались с Игорем вплоть до самого его ухода (1968) в Социологическую лабораторию политеха.
Можете рассказать про рисунок «С Новым годом» от 29 декабря 1967 года, на котором останавливается в своих воспоминаниях Игорь Ивакин?
У него – с воя маленькая предыстория… накануне праздника Ивакин предложил мне оформить весь новогодний номер в юмористическом духе, что я и сделал с удовольствием!
Там, помню, были еще всякие шары, полумесяяцы и снежинки… а Дед Мороз у меня – как бы персонаж из научных работников: он вовсе не старик, а еще молод…
Вот откуда его дубленка, саквояж с подарками, ухоженная борода по-шотландски, модная шапочка с круглым помпончиком и, да, перелатанные валенки… потому как они исчезли из магазинов в силу смены эпох.
Валенки! О, это был винтаж советского времени.
Игорь жаловался потом, что за пижона Деда Мороза ему крепко попало от партийных надсмотрщиков… Франциска Скитова! … о, это была настоящая партийная фурия, крылатый цербер, она и еще обскурантистка госпожа Русейкина, читавшая курс научного коммунизма, выпили у нас порядочно вольнолюбивой крови.
Вешалка юмора. № 15 (605). 16 апреля 1968 г. С. 2.
Друлды. № 15 (605). 16 апреля 1968 г. С. 2.
«Друдлы» – это визуальные головоломки американского художника Роджера Прайса (его знаменитый альбом головоломок вышел в 1953 году) я их просто повторил… только один рисунок в этой колонке придуман, кажется мной, это второй сверху: «Пляж. Слон лежит на спине… и загорает».
Бюро патентов. № 16 (645) . 29 апреля 1969 г. С. 2.
Бог простит. № 25 (654). 23 сентября 1969 г. С. 4.
Если подвести общий итог, то пора моих юмористических рисунков началась и закончилась в университете, больше пером я уже не шалил.
Практика юморо-сатирического рисовальщика помогла вам в следующие годы – в период «серьёзного» взрослого творчества?
Склонность к сатире перекочевала в мою прозу и позднее – в годы работы в редакции газеты «Молодая гвардия» – я с удовольствием писал фельетоны и скетчи для странички юмора, и даже вел там рубрику пародийной арт-критики от лица критикессы Дины Завр.
А переехав в Москву, я писал юмористическую прозу уже для журнала «Огонёк» и миниатюры для клуба «12 стульев» «Литературной газеты»…
А. Королёв у стен альма-матер после переезда в Москву. 1977 или 1981 год.
Снимок Анатолия Зернина (фотограф газеты "Звезда").
В моём архиве, пожалуй, найдется не один десяток забавных рассказов, а финалом всей моей склонности к юмору, к сатире, к фельетонам и смеху стал роман «Хохот», который я написал в 2010 году и где размышлял над природой комического.
Что же было позже, когда хрущёвская оттепель была свёрнута, а на смену Ивакину пришёл Коробков? Н. Аверина и И. Ивакин отмечают вас прежде всего как прекрасного карикатуриста, а при Анатолии Коробкове вы показали себя как хороший журналист-рецензент, писавший о студклубовской самодеятельности, студенческих кинофильмах и пр. Что повлияло на смену жанра – смена редактора, или ваше творческое взросление?
Расцвет университета закончился резким похолоданием в августе 1968 года, когда войска Варшавского договора оккупировали Чехословакию и покончили с Пражской весной перемен, идеологические гайки были снова закручены, мятежный Игорь Ивакин не захотел мириться с цензурой, перессорился с ректоратом и ушел из редакции в социологи… а я и мои друзья филологи угодили после выпуска в воронку закрытого политического процесса над двумя пермскими правозащитниками (Воробьев/Веденеев), но это уже совсем другая история… все окончательно кончилось в 1970/1971 году пепелищем надежд и амбиций.
Замечу попутно, что всех нас юношей призвали в армию на два года, служить офицерами (в ПГУ была военная кафедра), а со мной расквитались особенно изощренным способом – сослали военным следователем (меня филолога, а не юриста!) в дисциплинарный батальон на Южном Урале, под Челябинском, фактически в зону, в лагерь для осужденных солдат-преступников… читай мой роман «Быть Босхом», издан в 2004 году в Москве, переведен на французский в Париже в изд. «Calmann-levy», 2005.
Уход Игоря Ивакина из газеты в 1968 и определил смену жанра: как бы всем стало не до юмора и карикатур… да и «Кактус» зачах, заодно пригасил огонек и творческий кружок филфака (руководитель Рита Спивак), от газеты «Горьковец» меня тоже слегка оттеснили.
Королёв А., Рабинович (Караджев) Б. "Дебют экономистов. Ещё раз о физиках".
№ 36 (626). 10 декабря 1968 г. С. 2. PDF-версия статьи.
Экран на смотре. № 38 (628). 4 декабря 1968 г. С. 1. PDF-версия статьи.
Снимите маску. № 38 (628). 4 декабря 1968 г. С. 2. PDF-версия статьи.
В статье "104 мнения о филологах" в номере от 24 декабря 1968 года упоминалось о вашем собственном фильме, в котором, как считает рецензент из ФОПа, "сгущались сумерки души режиссера А. Королева". Фильм, по его мнению, "поведал нам об интимной жизни филологического факультета". Что это за фильм и о чём он?
Студенческая театральная весна в ПГУ была обычно битвой амбиций трех ведущих факультетов университета: филологи против историков, а физики против всех нас; на протяжении пяти лет я был членом жюри от филфака и был в гуще той борьбы самолюбий… в актовый зал не попасть, студенты висят на люстрах, выход жюри и оглашение итогов еще одно шоу! о накале страстей говорит и наш фильм, – кроме нас кино в апреле 1968 снимали сразу еще историки и физики!
Короче, я был сценаристом и режиссером этой абсурдистской комической немой фильмы в духе Бестера Китона под названием «Фантомас, снимите маску!» («Фантомас» с Жаном Маре в роли монстра был тогда главным европейским кинохитом 1967 года) … мы снимали ленту по ночам в помещении детского сада, ставили свет, работали с профессиональной узкопленочной кинокамерой 16 мм (кажется «Конвас»).
По иронии судьбы это был тот самый садик, куда я ходил еще малышом до школы (на углу ул. Окулова и Толмачева, сам садик еще целехонек, хотя вокруг все снесли…) сюжет? Его фактически не было… серия гэгов… злоключения студентов Гулливеров, попавших ночью в ловушку Дома злых лилипутов в виде набора нелепых крохотных столиков, детских кроваток, чашечек и прочей мелочи…вот вылезает из-под крышки канализационного люка студент-очкарик (ныне – академик РАЕН Игорь Кондаков), вот он же пытается поймать шпиона с истфака, который пришел пронюхать о чем наш фильм… тот уселся на детской карусели, а Игорь бестолково ловит соглядатая, протянув руки и вращая туловищем ту самую карусель (единственное место, где зал смеялся…).
Короче, фильм вышел длинным, минут на десять, а хватило бы и трёх минут, но я не справился с монтажом и с амбициями оператора-чужака с пермского ТВ, который снимал все на свой вкус. И хотя фильм заработал какие-то нужные очки филфаку и прошел на ура среди филологов, это была, конечно же, неудача, дурная самодеятельность… а в лидеры из трех кинолент вышли, кажется, физики.
Написав «о сумерках души Королева», рецензент скорее всего имел ввиду мрачную атмосферу того странного кино/опуса, который пытался рассмешить зал страшилками и ужастиками…
Где оригинал, уцелел ли он мне неизвестно…
Кстати, о годах юности кое-что есть в моей книжке «Дракон», издательство «Футурум-БМ», Москва, 2002 (там напечатан мой авангардный текст как раз времен ПГУ плюс фотографии студенческих лет из архива конца 1960-х).
Купола под коромыслом (первая часть). № 29 (658). 14 октября 1969 г. С. 2. PDF-версия первой части.
Купола под коромыслом (вторая часть). № 30 (659). 21 октября 1969 г. С. 2. PDF-версия второй части.
Что можете сказать о статье «Купола под коромыслом». 14 октября 1969 года?
Этот путевой очерк о путешествии в Соликамск и Березники (в двух частях) имеет свою предысторию.
Анатолий Королёв. 1970-е.
На третьем курсе я активно включился в творчество пермских фотографов… почему?
Пермская школа фотографии вышла в те годы в лидеры и догнала столицу. Наши мастера: Виктор Чувызгалов, Любим Холмогоров, Марк Душеин, Эдуард Котляков, Владислав Бороздин, Валерий Некрасов стали получать международные призы и печатать свои снимки, например, в журнале «Чешское фото» (тогда это был модный бренд, один из лучших журналов в Европе…).
Я написал большой очерк о пермской фотошколе «Наблюдатели противоречивой натуры» (теоретиков фото в городе тогда просто не было), который отказались печатать в Перми, но я раздал копии той статьи по рукам – я рисковал, да – и как знаток вошел в элитный круг мастеров.
Я стал своим человеком в тусовке. Сам я не умел держать камеру в руках, да и не хотел… я был именно ценитель и знаток визуального поиска. И надо же мне – тогда студенту – эти зубры доверились что ли… я стал завсегдатаем в мастерских и на выставках…между тем это были крепко пьющие суровые люди, критики соцреализма (и не только…), и выдержать те застолья было ой, как не просто…
Так вот, Валера Некрасов по иронии судьбы переехал в наш двор, в дом прямо напротив, и мы основательно подружились… идея поехать в Соликамск и Березники – его идея. В Соликамске он хотел поснимать архитектуру храмов, а в Березниках его манил цветной смог и зона погибшей земли вокруг химкомбината, среди фотографов ходили легенды о сумасшедшем колорите той разноцветной земли и отходах цвет, которых сводит с ума… тогда в моде был шедевр Антониони Красная пустыня, как раз о гибели итальянской природы в окрестностях химических монстров… короче, мы поехали в июле вдвоем, мне захотелось увидеть все своими глазами и написать текст к снимкам, какие Некрасов планировал послать в Чехию и в Японию (кстати, скандальный снимок о котором так пылко говорит Игорь Ивакин, называется «Старый мастер» и сделал его не Любим Холмогоров, тут ошибка, а именно мой одногодок Валера Некрасов…).
Приехали в Соликамск, жили в гостинице, где в номере стояли в ряд койки на 20 человек, уходили под утро, под общий храп, еще на рассвете, чтобы поймать правильный свет.
Камеры, экспонометр и объективы у Некрасова были (немецкий Хассельблатт и японский «Nikon»…) и стоили бешеных денег, больше чем автомобиль… увы, свет удался только на снимках храма Вознесения в полдень в селе Петропавловском под Соликамском и более-менее вышла светотень на снимке церкви с высоты колокольни напротив (см. фото в газете). Валера был разочарован, рассветное солнце убивало белизну… А вот наш поход на другой день в пустыню отходов, которая шла цветной полосой шлака и краски от бетонной стены вокруг комбината до берега Камы удался! Мы шли по этой радуге задыхаясь от химической вони, Некрасов щелкал без отдыха (потратил не менее 20 цветных кассет), я обмотал голову шарфом, а, когда дым рыжего цвета из трубы загибал хвостищем лисицы в нашу сторону, мы бежали от клубов отравы сломя голову, чтобы не задохнуться в слезах…
Уф!
Отдышались только на самом берегу Камы, на галечном пляже, здесь ветерок стал слегка отдувать проклятое рыжее облако в сторону… именно тут Валера сделал свою легендарную серию («Мимоиды») … на берегу стояла вереница загадочных стальных шкафов с замками, где рыбаки держали лодочные моторы и рыболовную снасть. От химии эти монстры превратились в радужные медузы из стали, в цепочку вертикальных инопланетян… в тумане и рыжих тонах яда – потрясающее зрелище злой красоты.
В гостиницу – наученные опытом – брели уже по самой кромке берега километров пять, пока не обошли этот кошмар красно-желто-зеленой пустыни ожога.
Ботинки в Перми пришлось выбросить: их съели те алые лужи.
Осенью я написал нейтральный краеведческий очерк о нашей поездке для «ПУ», предложил Коробкову для иллюстрации снимки соликамских храмов, но об ужасах экологии умолчал…
Качество печати фотографий в газете «ПУ» Валера счел просто оскорбительным… вот почему вторую часть очерка я украсил своим рисунком.
И в итоге несколько слов. № 39 (668). 23 декабря 1969 г. С. 2. PDF-версия статьи.
См. также:
Анатолий Васильевич Королёв // Выпускники филологического факультета.
Анатолий Васильевич Королёв // Почётные профессора Пермского университета.
Королёв, Анатолий Васильевич // Википедия.
Иллюстрации А. В. Королёва к его книгам // Викисклад.
Пермский государственный национальный исследовательский университет © 2024
614068, Пермь, ул. Букирева, 15, info@psu.ru
Посещая страницы Сайта, заполняя формы ввода данных, пользователь выражает своё согласие с Политикой конфиденциальности.
Все права защищены © Пермский государственный университет. Сайт разработан при участии Команды ПЕРМСАЙТ