Галина Воронцова (1958–1964): «У меня был очень хороший актив!»

– Галина Георгиевна, когда вы возглавили газету?

– Я вступила в должность ответственного секретаря в мае 1958 года.

– А до этого были ли вы с газетой знакомы? Работали ли в ней?

– Нет, никогда не работала в газете. И представьте себе, что с этой кухней журналистской я не была связана совершенно. Верстка, значит, шрифты, типография, для меня это совершенно было темой закрытой.

– Давайте сначала рассмотри предысторию. Вот вы на пятом курсе историко-филологического факультета, вы – филолог, специализировавшийся по литературоведению.

– Я, да, диплом я писала по литературоведению. По творчеству Льва Толстого. Римма Васильевна Комина была у меня руководителем. Она меня знала, может быть, поэтому она меня рекомендовала туда, в «Пермский университет».

– Где находилась редакция?

– Вы знаете третий этаж нашего исторического корпуса, где музей? Так вот, от деканата исторического факультета вдоль этого коридора, туда вдаль, была деревянная пристройка. Просто была поставлена такая стена. И в этой небольшой комнате была редакция «Пермского университета».

– То есть в том коридоре когда-то была деревянная стена?

– Да, да. Отделяла она окна, и отгораживала такое небольшое расстояние. В этой редакции стояла древняя пишущая машинка «Ундервуд». Все.

– «Ундервуд» – какая романтика! Как в книгах про войну.

– Да. И Мухин, который в ту пору был редактором, вначале мне помог, ну а потом я уже перешла в режим «свободного плавания».

– А вы все были еще студенткой на тот момент?

Г. Воронцова в комнате редакции газеты.

– Студенткой. Я выпустила с мая 1958 года только несколько номеров, и потом до сентября меня освободили, а вот потом с сентября началась уже еженедельная вахта, потому что газета выходила еженедельно.

– Вы защитились, получается, где-то в июне-июле?

– Да, защитилась, и потом меня отпустили в отпуск. Летом бывает затишье. Бывает, что ничего не выходит летом.

– Где находилась типография?

– Мы печатали в геологическом корпусе внизу.

– Стрый геологический? Нынешний третий корпус?

– Да, в старом геологическом корпусе внизу была типография. Там стоял один линотип, и остальное всё вручную. Но помимо, что надо было брать материал, надо было как-то сверстать этот номер, надо было знать какие-то шрифты и так далее. Это я все познавала, в типографии мне очень помогали.

Ещё ведь надо было, после того как отпечатали первый экземпляр, его нести в Обллит, где завизировали этот экземпляр, что там нет никаких секретов, которыми очень интересовались зарубежные службы, и только потом уже с этой печатью нести его в типографию.

Это такое время было, а потом, типография, в которой мы печатали, была там, где сейчас книжное издательство. За книжным издательством такое красное здание – вот там была типография, и там такая же процедура. А последнее время, пока я работала, мы уже печатали в типографии «Звезды».

– У площади Дружбы на бульваре Гагарина?

– Да, вот там печатались. Потом надо было увезти оттуда тираж – университет давал машину. Разносили потом по кафедрам, в ректорат, в библиотеки, раскладывали по корпусам. По работе порой и редакторы помогали, и к комсомольской организации я очень много обращалась. Но у меня был очень хороший актив! Я хотела фамилии назвать некоторых, и фотографии у меня есть.

– Ох, сколько всего интересного вы нам принесли!

– Давайте сейчас вместе посмотрим. Прежде всего – фотографии. Вот, например, здесь Борис Гашев, Владимир Зимнин, Татьяна Продан.

– Они с каких факультетов?

– Зимнин, Гашев – филологи. А Татьяна Продан – географ.

Вот этот вот молодой человек, я могу путать его фамилию, по-моему, Богданов – он был фотографом. Вот такие у меня есть фотографии. Они меня очень много фотографировали.

– Как здорово!

– Вот это я. Они изощрялись меня фотографировать.

– Было что!))

Галина Воронцова, отвественный секретарь газеты "Пермский университет".
Рубеж 1950–1960-х.

– Знаете, я хочу сказать, назвать фамилии тех, кто вот точно уже в журналистике сейчас у нас. Ну, вернее, были, сейчас я уже не знаю. Помимо  Бориса Гашева, это точно Ёжиков, дальше Лебедева. Потом Бердышев. Кто еще? Марина Лебедева. Гашева-Пермякова была. Они в книжном издательстве в основном работали.

Особенно хотела отметить известного уже нашего пермского журналиста Любима Холмогорова. Холмогоров очень активно у нас работал. Потом вот, я не знаю, как сейчас, а раньше ведь никаких денег нам не давали ни на что. Это все на чистом энтузиазме.

И вот это вся моя армия. Я вот только назвала тех, которые уже филологи. Борис Пахучих обязательно, и Николай Кинёв. По-моему, кто-то из них поэт сейчас какой-то известный. Ну, во всяком случае, что-то у него было опубликовано.

Да, вот еще математик Юра Фоминых, это он вместе с историком Капцуговичем делали различные шаржи, карикатуры и потом они в «Перце». «Перец» был приложением к «Пермскому университету».

– Фоминых и в «Перце» тоже работал?

– Да, они вдвоем рисовали всё. Фоминых и  Капцугович.

Причем этот «Перец» вывешивался между 510 и 514 аудиторией, от одной стены до второй. И что делалось, когда выходил номер очередной. Там было не протолкнуться, чтобы можно было этот «Перец» посмотреть. Между прочим, к 100-летию университета Игорь Севастьянович выставку организовывал. Я об этом узнала только позже, но я вот думаю, может из них можно фрагмент какой-нибудь там снять.

– Интереснейший человек!

– Когда праздновалось столетие, я хотела с ним увидеться. Так и не увиделась, не знаю, где он там сидел, и где я сидела (смеется).

– С Фоминых уже не увидеться, умер.

– Да, он умер. Причем он умер молодым. Не знаю, что с ним такое произошло.

В моё время он работал на математическом факультете.

– Видимо, потом ушел. Он ведь был один из тех, кто создавал вычислительный центр ПГУ, когда еще вот эти суперкомпьютеры были, эти огромные вычислительные машины.

– Да, я помню. Ну вот, а потом была организована так работа редакции. Две редакции студенческие были и они поочередно вот так помогали мне готовить. На одной неделе одна готовит редакция, на второй уже следующая готовит.

– А чем они отличались две редакции?

– Да, пожалуй, ничем не отличались. Все зависело от событий, которые происходили.

– Может, пофакультетно как-то состав различался?

– Нет-нет. Да, между прочим, еще хотела, может быть, вы, когда будете просматривать, найдете фельетон. Шевелёва – была у нас преподавательница такая с химического факультета, и она один раз опубликовала фельетон о лекциях одного преподавателя. И тогда был такой скандал (смеется).

– А какой примерно год, не помните?

– Не помню. Абсолютно не помню. Но вы представляете, преподавателя. Но так вроде обходилось без последствий. Наталочкин, например, как-то шарж нарисовал по поводу активиста Бориса Баталина…

– Галина Георгиевна, расскажите о своих наградах!

Да, тут я хочу похвастаться. Министерство меня одну из нашей кафедры наградило нагрудным значком «За отличные успехи в работе». «Ветеран труда» – это у многих, а вот этот значок давали нечасто.

– Что ещё и кого ещё можете вспомнить?

– Особенно хотела бы сказать о роли Риммы Васильевны Коминой в редакции. Она меня многому научила, и работе, и отношения у нас были очень теплые в редакции. Мы даже собирались отдельно у меня и Римма Васильевна с нами.

У нее идей было очень много, и у нас очень много обсуждений было, дискуссий. Большинство идей вот этих она выдвигала. В частности, например, не помню, в какой год это было, такая была у нас дискуссия: студент – это факел, который надо зажечь или сосуд, который надо наполнить? И вот, по этому поводу на страницах газеты идет дискуссия. А по учебной работе, по научной – были соответствующие хроники, вы сами понимаете, что в них было. В общем, работали, как могли.

А. Пустовалов, Г. Воронцова, Э. Нечаева. Хромакей каф. журналистики и МК. 7 октября 2017 года.

– Как освещалась культурная жизнь университета?

– Культурная жизнь? Я должна сказать, что, во-первых, кружки же у нас какие-то были, наша знаменитая «Бригантина».

– С 1961 года «Бригантина», с декабря.

– «Бригантину» обсуждали все. Весна студенческая, какие-то, может быть, на факультетах что-то, какие-то мероприятия проводились. Ну, старались освещать.

– Там же еще до «Бригантины» был университетский хор.

– Да, обязательно хор университетский. Из «Бригантины» с Облапинским я была хорошо знакома. Такой был энтузиаст! Он был бо́льшим энтузиастом «Бригантины», чем своей химии. И он тоже рано умер.

– Рано вот, к сожалению ушел. Видимо, много нервов, много души отдавал.

– А в 1964 году я поступила в аспирантуру кафедры истории КПСС, защитилась и получила звание доцента, значит, кандидат я исторических наук и доцент.

И вот, когда я уже стала работать и получила какой-то опыт, меня избрали в партком. И вот, будучи членом парткома, я отвечала за «Пермский университет» и в том числе была его редактором какое-то время. Два, по-моему, созыва или как-то так.

– Игоря Ивакина вы курировали?

– Да. И потом еще кто-то был, я уже даже не помню сейчас.

– А писали вы кандидатскую диссертацию у Волина?

– Я на кафедре у Волина писала, но руководителем у меня был Горовой.

– Горовой, надо же!

– Причем он со мной очень оригинально общался. Во-первых, к нему попасть, как вы понимаете, это не то, что на кафедре – придешь и сидишь там, пока тебя вызовут.

– Он ректором же в то время был?

– Да, ректором. Я, например, приду – вот, съездила туда. У меня была тема, связанная с историей периодической печати Урала. А Урал – это пять областей. С 1921 по 1925 год. И мне приходилось все пять этих составляющих частей области в архивах бывать и в Москве. Иду к нему – вот я съездила туда, сделала то. А он: «Вы что, хвалитесь? Так и надо!». Вот и все. В этом и заключалось его научное руководство. В общем-то, не знаю, читал ли он мою диссертацию, но не сказать, чтобы с его стороны было много замечаний.

Вот кто мне помог действительно, это Назаровский. Он же в это время работал на в «Звезде» нашей тогда, ответственным секретарём, и поэтому я его просила, он на защите у меня был. Просила, чтобы он почитал мою диссертацию, он написал мне отзыв хороший и сказал, что я от истины не отошла, моя работа соответствует действительности.

– А Горовой разве работал на кафедре истории КПСС?

– Я не знаю, на какой он кафедре работал. На какой-то отечественной, наверно, раз у него по Уралу были всякие работы. Почему он взялся за меня, я не знаю.

Но я вам рассказывала, как я вообще оказалась на кафедре истории КПСС? Волин, поскольку там же кафедра была, где я сидела, в этом закутке. Где сейчас деканат, там была кафедра истории КПСС. И он всё время говорил: «Давай в аспирантуру к нам». Давай, да давай! Ну, я думаю, ладно, соглашусь.

Но одного моего согласия было мало. Надо, чтобы я была членом партии, потому что нельзя тогда было без этого. Это первое. И второе – надо было согласие Горового!

А Горовой сказал, напишет в «Историю Урала», которая в это время готовилась, историю печати Урала и художественной литературы от 1917 до вот не помню какого года, 1964, что ли. И я вообще не представляла, что это такое и с чем его едят, во всяком случае, объем, взялась за это дело. Притом, что я работала, у меня семья была.

– Речь идет о крупнейшей концептуальнейшей работе пермских историков нашего Пермского государственного университета, которая называлась «История Урала». Большая, просто огромная работа в двух томах, под редакцией Горового. Вот, соответственно, вам доверили написать для неё историю прессы.

– Да, вот периодическая печать – отдельный раздел, потом еще разделено, потом литература Урала.

– Я нашел электронную версию второго тома. Правда не 1960-х, а уже 1980-х, то есть переиздание.

– Нет, там было в первых двух изданиях, у меня они есть, эти первые два издания, это может быть третье издание вышло. Второе кончается 1950–1960 годами.

– Да, в в найденном мной томе есть разделы о периодической печати и литературе в главе V "Культурное строительство на Урале в период построения социализма (1917—1937 гг.)" и главе X "Культурное строительство на Урале в 1938—1975 гг". Значит, это ваши разделы.

– Да. Они точно там есть.

– А как называлась диссертация?

– Диссертация, поскольку это кафедра истории КПСС, то все проблемы и процессы которые мы изучали, были под шапкой руководства коммунистической партии. Так вот, моя диссертация звучала так «Партийное руководство периодической печатью на Урале», в скобках, «1921–1925 годы».

–  И вы анализировали печать Уральской области. То есть все, что входило в Уральскую область?

–  Да, содержание, рабселькоровское движение, кадры и так далее.

– То есть это не только нынешняя, точнее, поздняя Пермская область?

– Пермская, Свердловская, Тюменская, Челябинская и Курганская.

– А вы публиковали где-то отрывки?

– Да, конечно, в «Учёных записках». Много у меня в «Ученых записках» есть. Потом есть такая книжка «Революционеры Прикамья», там у меня две биографии, потом в краеведческих каких-то изданиях публиковалась. Потом какая-то была большая, в Свердловске издавалась книга, что-то про духовное развитие Урала или что-то в этом роде. Там тоже у меня была статья. Ну, в общем, много было, больше двадцати различных работ, исключая «Историю Урала».

– А почему именно эти годы? Именно этот период – 1921–1925?

– А поскольку я уже написала в «Историю Урала», я увидела, что именно здесь всё закладывалось. Пока гражданская война, какая тут печать? А с 1921 года начался расцвет газетной журналистики. Потому что много газет очень. Это прямо поразительно, несравнимо. Может быть с сегодняшним днем можно сравнить. А вот с советским периодом трудно было сравнить, с поздним. Значение уменьшилось. Каждый уезд создавал газету, на предприятиях тоже издавали газеты.

– Я так думаю, что вот эти-то годы, 1920-е, это время не только коммунистической и большевистской печати, тут наверно и масса других выходила газет?

– Ну, думаю, не выходило. Запрещены же были все другие газеты.

– Уже успели запретить?

– Конечно запретили. Еще во время гражданской войны.

– В столицах-то был некоторый период свободы, когда и анархисты и эсеры, и меньшевики, то есть массовых всяких изданий. В провинции, видимо, была другая картина. Понятно, понятно. Очень интересно, ведь на нашей кафедре, естественно, тоже так или иначе изучение печати и российской, и нашей собственной, пермской, идет, то есть пишут курсовые, защищаются дипломы, выходят учебные пособия по этому поводу и по этой теме. А сегодня мы познакомились с самым первым университетским историком печати!

– В принципе, печать, если может быть сейчас она и в Свердловске очень много, в Екатеринбурге. Сейчас у них же там тоже большие кадры-то есть, они могут уже все периоды подымать, а раньше никто не занимался периодической печатью.

– Ну, потому что журналистики не было, журналистика просто не изучалась. Была литература, были историки, журналистика еще только нащупывалась. Галина Георгиевна, вы с какого года, получается, когда у вас день рождения?

– День рождения? Я с 1935 года. 82 года мне, дорогие товарищи.

– Вот такими людьми силен наш университет. Такие люди нам нужны, такими людьми мы гордимся!

А это что за книжку вы нам принесли, Галина Георгиевна?

– Это сборник «Студенческая весна»! В нём опубликованы работы наших авторов – сотрудников газеты «Пермский университет». Эту книгу я люблю перечитывать, тут у меня были всякие слова, которые они мне написали, это уж я убрала. Есть такие веселые вещи. Гашев тут просто идеальный, замечательный. Я её оставляю, вы можете ее почитать, но она, видите, когда она издавалась, в 1961 году. Может она в библиотеке нашей есть, но она очень небольшим количеством экземпляров издавалась, я не помню даже, как ее распространяли.

– Про неё упоминала Комина в своем интервью в 1973 году.

– Здесь – её предисловие. Эти литературные странички у нас очень часто выходили. Раз, может, в два месяца, а то и чаще. Тут разные жанры. Тут и стихи, и фельетоны.

– Вот этот рассказ Гашева, «Телефон», я помню в газете! Это точно 1961 год. Да, в номере 4 на второй странице.

– Да. Вот это Татьяна Васильевна отбирала. Очень интересное у нее предисловие. Студенческая жизнь, так сказать. Может, сегодня она покажется немножко примитивной, но тем не менее.

– Я вот помню некоторые вещи из этой книги по номерам 1960, 1961 года, до чего у нас уже руки добрались, что мы отсканировали. Вот, например, стихи Бердышева. Мне понравились у него "Руки, которые любят строить" и "Твоя усмешка". Он вроде бы физик, не лирик)) но писал здорово!

– Хорошо, что вы за это взялись!

– Вот смотрите, это еще 1958 год, тут номера еще, где вас курировал Владимир Оборин, историк. То есть, я так понимаю, что роль редакторов была разной? Где-то это просто свадебный генерал, он просто там посмотрел и разрешил все.

– Надо сказать так, что Оборин, понимая, что я начинающая, обеседовал со мной, и я между прочим боялась, понимаете? Это же все-таки ответственно, правда? Я, конечно, была даже рада, что он посмотрит мою газету, прежде чем она в свет выйдет.

Что касается Риммы Васильевны, здесь было по-другому. Она меня знала очень хорошо, она на меня надеялась и она практически, вот так, чтобы приходить и читать от корки до корки – этого не было. Но я всегда по каким-то таким вопросам, которые у меня вызывали сомнения, всегда с ней советовалась. Но она всегда присутствовала на всех наших «летучках», когда мы все вместе собирались.

– А «летучки» часто происходили?

– Ну, поскольку мы вот такой компанией без конца... Они сбегают с занятий и ко мне вот в эту вот комнатушку. Не один, так другой, а то два и три сразу.

– То есть газета – это была площадка живого общения, где люди обменивались информацией, материал зрел?

– Да. А филологам негде было приложить, так сказать, свои знания и умения, а главное желание. Понимаете, желание же очень много значит. Они горели все.

– Да, видимо, инициатива кипела, энергии было много. К тому же газета была единственным средством массовой информации на весь университет. То есть не как сейчас: и газета, и сайт, и соцсети. Радио уже и в ваше ведь время работало?

– Да, может быть. Я не помню. Мне кажется, что нет еще.

– А Оборин, он читал от корки до корки? Контролировал?

– Нет, не контролировал, но все-таки просматривал. Так скажем, смотрел, что, как у вас, какие дела, что интересного есть? Ну, а когда я была редактором, то я, откровенно говоря, так заходила на кафедру, интересовалась, поскольку мне надо было там организовывать учебу этих стенгазетчиков, с кем-то из журналистов связываться, таких, настоящих журналистов приглашать.

Ну, конечно, и в «Пермском университете» участвовала. Сказать тоже, что я читала от корки до корки и вот так сидела, что не дай бог они что-нибудь пропустят – нет, такого не было.

Скорей руководство такое товарищеское, что ли. Потому что Ивакин был в какой-то степени уже умеющим делать это. Доверять можно было.

Хотя он в своем материале жалуется, что его там за что-то критиковали. Это у него был конец 1967 года. Новогодний выпуск. Анатолий Королев рисует у него Деда Мороза, у которого один валенок с заплатой, и Дед Мороз как бы не в русском тулупе, а в дубленке какой-то новомодной, и пишет в этом же номере поздравление Фрадкиной с юбилеем. Якобы вот партия его ругала за то, что Дед Мороз такой – в драном валенке, и тут же поздравление уважаемому человеку. Ну, сейчас это уже немножко смешно, конечно, слушать.

– Но, тем не менее, из песни слов не выбросишь. Жизнь была такая. Однако я вижу, что у вас в основном хорошие такие воспоминания о том времени.

– Очень хорошие воспоминания. В общем-то я от них и по возрасту не очень-то отличалась. Я только что закончила, а они уже были на четвертом, пятом курсе.

– Ну да, то есть немножко постарше.

– Постарше. И у нас были не такие официальные отношения, вот я ответственный секретарь, а они просто корреспонденты. Нет, нормальные человеческие отношения.

– То есть для вас то время – это не жесткий диктат партии, рамки постоянные, запреты?

– Нет-нет. Это хорошая работа, интересное время.

– Ваша уникальность, видимо, не только в том, что вы были ответственным секретарём, то есть человеком, который находился под надсмотром партийных людей, но вы же потом, когда защитились, выступали в роли редактора, то есть сами осуществляли некий контроль.

– Ну, скажем так, не контроль, а какие-то идеи тоже подбрасывать. Вот я членом парткома была. Ведь там же разные проблемы возникали в университете в это время. Может, новизна какая-то в какой-то проблеме, подсказывала, что надо поднимать. Старалась не диктовать, а подсказывать, и не контролировать, а все-таки по возможности помогать. Чтобы контролировать, это уж мы не думали, что у нас такие есть кадры, которые надо было совсем контролировать от и до. Не держали бы таких!

– Нина Федоровна Аверина, утверждает, что к 1966 году изменился статус редактора. То есть редактором стали называть человека, который раньше был ответственным секретарем. Вышел некий указ, согласно которому должность ответственного секретаря убиралась, а оставалась в газете только должность редактора, который осуществлял всю работу, которую раньше осуществлял ответственный секретарь. И, соответственно, человек от партии, который курировал, он уже не назывался редактор.

– Может быть и так, я не помню сейчас. Вы же находили мою фамилию. Конечно, не ответственный секретарь, а где я уже редактор.

– Когда я листал газету периода, скажем, Игоря Ивакина, вы там появлялись.

– Ну, а потом само собой эта деятельность сошла на нет. А может потому, что я перестала быть членом парткома и кто его знает, как что там сыграло свою роль, трудно сейчас сказать. Какой это год, говорите?

– Ивакин – это 1967–1968. А ответственные секретари на редакторов поменялись в середине 1960-х, когда там Аверина еще была ответственным секретарём.

– Понятно. Это не суть важно. Я, будучи членом парткома, я сейчас не скажу, какие это годы, я курировала. Не редактором, может быть, была, не всегда там была. Я курировала всю печать, которая была в университете: периодическую газету, стенные газеты. Стенные газеты каждый факультет ведь выпускал. А на стенную газету филологического факультета тоже сбегались все, как когда-то на «Перец».

– То есть «Горьковец» и «Перец» – это были факультетские газеты историков и филологов?

– Нет, «Перец» был не филологического факультета. «Перец» был приложением к «Пермскому университету». Это был общеуниверситетский орган. Причем с Капцуговичем у нас разные были герои. Была у нас юрист, на партийных собраниях все время выступала на общеуниверситетских. Так он говорил: «Я с закрытыми глазами её профиль рисую» (смеется). Причем он же был в это время и заведующим кафедрой и уже позже и деканом.

– Два раза деканом. В 1966–1973 и 1975–1979 годах.

– Но был ли в это время, когда у нас перестал выходить «Перец»?

– В 1979 году Капцугович от нас ушел в пединститут в качестве ректора. Очевидно, к этому моменту «Перец» уже точно перестал выходить, потому что не знаю как с деканской должностью, но должность ректора несовместима просто ни с какими «Перцами».

– Нет, конечно. Тем более, какое он отношение уже имел к университету, кроме того, что там был его родной факультет.

– Капцугович – человек очень преданный месту, где он работает. Поэтому когда он с университета ушел в пединститут, для него этот вуз стал той структурой, которую он возвышает и с которой он ассоциирует себя. Это прямо чувствуется.

– Он когда-то меня приглашал на заведование кафедрой. Я говорю: «Игорь, поздно. Теперь больше не пойду. Мне теперь за себя надо отвечать, а не за кафедру».

– А какая кафедра?

– Кафедра истории СССР. То есть это было еще до развала нашей партии.

Интервью с Г. Г. Воронцовой на каф. журналистики и МК ПГНИУ 7 октября 2017 года.

– Давайте полистаем одну из газет конца 1950-х, которую мы принесли из библиотеки. Какие там были материалы?

– Материалы были самые разные, но больше информационные и когда дискуссии идут. Это ректор (показывает на публикацию).

– Тиунов. Ну, это уже конец его ректорства. Все 1950-е – это годы Тиунова, и почти все 1960-е – это годы Горового. Тиунов – экономист. Он продвигал экономическую тематику, и факультет он создал, и первый защитившийся доктор-экономист. А Горовой – мощный организатор, историк. Все узнаваемые имена. Проректор по учебной работе Игнатьев, геолог.

Слушайте, а кто рисовал? Как вот это все делалось?

– Не представляю, я не помню. Ну, во-первых, фотографии относились в типографию, они там ретушировались и снимались.

– Вот, допустим, фото. Мы видим сейчас, что это не фотография в нашем смысле – тут все подрисовано и подпись «День рождения». Вот заголовок рубрики тоже – «Студент дает урок».

– Может быть, был кто-то, но уже забыла. Самых может активных помню, а этих – нет.

– Видимо, был отдельный человек, который делает для рубрик такие заголовочки, и кто-то занимался фотографией.

– Да. Потому что этого много. Откуда-то все взялось. Не может быть, что все готовое.

– Да, то есть, просто рисунки, и я не знаю, сколько фотографий смотрел 1960-х годов, они вот такие.

– Это фотография может быть.

– Нет, это фотография, но тоже видно, что лицо...

– ...заретушировано. Я не знаю, как сейчас, но это раньше обязательно ретушь была. Я забыла даже, кто ретушировал. Наверное, там в типографии уже, в большой. А в этой, в нашей, не помню, как они это делали.

– «В кружок насильно тянут студентов».

– Много было очень забавных таких фотографий.

– Это еще техфак не ушел от нас. Кстати, преподавателей техфака здесь видел, узнавал. Варгин там, и прочие. Слушайте, жизнь кипела!

– Кипела.

– «Оптимистическая трагедия». Вот тоже фотография, и тоже рисованная.

– Да, рисованная – обязательно, иначе нельзя было. Может, такие фотоаппараты были, может такие фотографы, но обязательно это ретушировалось. Не знаю, как сегодня.

– Видимо, без этих четких линий фотография просто не могла публиковаться.

– Наверное. Так, что со временем?

– Истекло.

– Если какие-то вопросы, мы на связи. Я мобильна.

Интервью брали Э. Нечаева и А. Пустовалов.
Работа со скриптом интервью Е. Вавилиной.