Игорь Ивакин (1966–1968): «Я хотел сменить канцелярское название "Пермского университета"», или Лучшая вузовская многотиражка

 

В университетскую многотиражку меня приняли литературным сотрудником. Начал я с того, что хотел сменить канцелярское название, например на такое: «Студенческая неделя», «Студенческое обозрение», «Студенческий мир», «Собеседник» (в то время такой газеты еще не было). Университетское начальство соглашалось с некоторыми из названий, но категорически возражал отдел агитации и пропаганды горкома КПСС. Однажды заведующий отделом горкома (наша выпускница) согласилась с названием «Университетское братство», но «лапу» на название наложил Обллит (Областное управление по охране государственных тайн в печати, которое раньше было управлением по делам литературы и издательств).

Так до сих пор газета и сохранила название «Пермский университет». Подобно тому, чтобы газета таксопарка называлась «Таксометр», а мясокомбината – «Мясопродукт».
 

Газету я принял от Нины Авериной, ныне известного краеведа. Сначала меня курировала Г. Воронцова, аспирантка кафедры истории КПСС, затем Ф. Л. Скитова, а месяцев через восемь на парткоме меня утвердили редактором, с правом подписи отправки в Обллит.
 

Потом я точно по графику отвозил верстку с текстом в типографию издательства «Звезда». Там, честно говоря, не очень нас любили, в отличие от пединститутской многотиражки Клары Каплун. У нее был квадратно-гнездовой способ верстки. Я же выпендривался разными линеечками, разнообразием шрифтов в заголовках и текстах, умудрялся помещать обязательно не менее четырех-пяти фотографий.

Повезло: со мной сотрудничали лучшие фотографы Перми: Л. Холмогоров, В. Бурылов и многие другие. Однажды я поместил необычное фото Л. Холмогорова – фотографию рабочего то ли сталевара, то ли литейщика; очень черного от дыма и масла, с папиросой в зубах. Это была фотокопия экспоната с его персональной выставки, по-моему, в Доме журналиста. После обсуждения этой выставки фотокорреспондент ТАСС В. Зырянов так возмущался этим «портретом» да и другими работами, что потребовал исключить Холмогорова из членов Союза журналистов. Когда об этом узнали в парткоме (не понимаю, как я это прозевал), Обллите, началась «буча». Мне сделали большой «втык» и попросили Ф. Л. Скитову просматривать газету перед ее сдачей в печать. К счастью, она это делала нерегулярно...
 

В год 50-летия Октября исполнилось пятьдесят лет заведующему кафедрой всеобщей истории, профессору Л. Е. Кертману, без преувеличения можно сказать, одному из ведущих историков страны. В традиции газеты всегда были, как я их называю в шутку, «юбилейные некрологи» обязательно с портретом десять на восемь сантиметров. Текст всегда был однообразен: перечень заслуг, научных открытий, наличие педагогического таланта. Все это было всегда сухо и казённо. Мне писать не рекомендовалось. Кафедра боялась, как бы я не умалил заслуг...
 

И вдруг Любим Холмогоров сделал не казенное фото, а мастерски исполненный художественный портрет ученого. Рядом с портретом не «юбилейный некролог» с перечнем заслуг, а талантливо написанное эссе о выдающемся ученом-историке. Строк пятьдесят-семьдесят, не более, но написанных так, как ни о ком другом не было сказано.

И вот не успел я привезти газету из типографии издательства «Звезда» и положить стопочку на специальную тумбочку между лестничными пролетами на втором этаже главного корпуса, как меня тут же пригласили в партком. В качестве зама по идеологии сидел В. В. Мухин. «Оттуда, – сказал он, устремив вверх пальцы, – только что звонили и остались очень недовольны вашей политической недальновидностью, что не к лицу редактору газеты». Меня спросили, почему это раньше я так ярко ни о ком не писал. Был сделан одновременно намек на «пятый» пункт. А самое главное на то, что юбиляр, конечно, ученый известный, но его идеологическая платформа вызывает много вопросов. Он ведь не просто не член партии, а принципиально в нее не вступающий и имеющий смелость обосновывать отказ от вступления в члены КПСС...
 

«С сегодняшнего дня все материалы, идущие в газету, еще не сверстанные, я буду просматривать сам», – сказал Мухин. – Пусть это будет даже в полночь» (он жил рядом, в общежитии). Пару раз я делал это, потом пожаловался В. Русейкиной, заведующей отделом горкома. Она согласилась со мной, позвонила Фадееву, секретарю парткома, объяснив, что так делать нельзя. Контролировать надо, но другими формами. Партком – это не цензура.

 

Тем не менее, сам Фадеев мне прозрачно намекнул умотать о предстоящем юбилее С. Я. Фрадкиной. На факультете это на контроле держал А. А. Бельский. И вот вышел праздничный новогодний номер. Иллюстрировал газету известный сегодня писатель Толик Королёв своими язвительными сатирическими рисунками.

Помню, один из членов парткома высказал такую претензию по поводу одних) из рисунков Толи в новогоднем номере газеты: «Ну что это за Дед Мороз? Почему он не в тулупе, а импортной дубленке? (в те времена это было жутким дефиците»!). Не с мешком для подарков, а с кожаным ярким портфелем и при этом... в заплатанных валенках. Ну, это куда ни шло. А что у тебя под дырявым валенком?»

 

"Новый год". Рисунок А. Королёва.

А под дырявым валенком я поместил строк двадцать очень теплого поздравления Фрадкиной. Эго я уже сделал в типографии. Мне тогда вспомнились строчки их Хайяма: «Не бойся козней времени бегущего». (Очевидно, в окончательной версии номера этот вариант вёрстки был изменён – прим. веб-редактора).

Источник: Ивакин И. Н. Куда жить? Путешествие из точки "а" в точку... Пермь, 2012. С. 64–67.

 

Помню, как на парткоме защищала меня Римма Васильевна Комина. За что только не секли! За неординарные рецензии театрального обозревателя Игоря Кондакова, за фотографии Любима Холмогорова (несоветский образ жизни), даже за невинные лирические зарисовки Тани Жуковой, Нины Горлановой («сиреневый туман» нам ни к чему, как выразилась одна влиятельная партийная дама с химфака). Я уж не говорю, как один раз пытались ликвидировать тираж газеты с очерком о заведующем одной из гуманитарных кафедр, выдающемся ученом, одном из самых образованных людей Перми только за то, что он не был обласкан в обкоме КПСС (не коммунист, а зав. кафедрой, да еще и принципиально объясняет, почему он не хочет быть в рядах родной коммунистической, да еще и 5-й параграф, да и очерк назывался «Ровесник Октября»). За такую «политическую недальновидность» я, разумеется, в очередной раз был строго предупрежден. А заодно и Римма Васильевна, которая пыталась защитить: чему учили своего ученика? И довольно часто Римма Васильевна, хотя я не просил об этом, помогала мне спустить на тормозах мои конфликты с парткомом, конечно, до определенной поры. А меня научила определенной гибкости, умению следовать своей линии так, чтобы не быть в разладе с совестью.

Источник: Ивакин И. Н. «Какой струны касаешься прекрасной...» // Римма. Воспоминания о Римме Васильевне Коминой. Переиздание 1996 г., переработанное и дополненное. Пермь, ИЦ «Титул», 2017, 712 c. С. 256–257.

 

Несмотря на все эти козни со стороны партии, горкома, некоторых преподавателей негуманитарных факультетов, мне работалось счастливо. Мне, может, в отличие от других редакторов многотиражек, как-то повезло. Вы удивитесь, но я не хотел, чтобы мне в газету кто-то писал, потому что была обычно дребедень. Например, какой-то студент сдал все на пятёрки, какой-то – занял первое место на конкурсе патриотической песни. Конечно, многое из этого находило отражение в газете, но в виде коротких информашек: пять-шесть строк, а не пятьдесят-шестьдесят, как присылалось. А вот о том, что у географического корпуса (чего не должно быть) появились подснежники, или по дороге к нему выросли трюфели, а то и шампиньоны. Мне казалось это более важным событием, чем рассказ о защите очередной диссертации.
 

Приходилось мне легко, потому что в моей редакционной компании работали замечательные ребята с третьего-четвертого курсов. Нина Горланова, Толик Королёв, Игорь Кондаков (младший брат Бориса Кондакова писал рецензии на все новые спектакли драмтеатров, причем очень профессиональные), Оля Купрюшина, Лариса Пермякова со своими чудесными песнями, Таня Старцева. Никогда не забуду великолепные художественные зарисовки Танечки Жуковой, настолько талантливые, на мой взгляд, что я жалею, что не сделал из них книгу. Не помню фамилию журналиста «Звезды», считавшего мою газету лучшей из многотиражек города. Но опять казус. Одна дама с химфака написала жалобу в партком, что газета злоупотребляет различными, как она выразилась, лирическими зарисовками в ущерб тем проблемам, которых очень много в вузе, и которые, прежде всего, должны были найти отражение в газете.
 

Вот ведь парадокс. Нигде меня за два года так сильно не «били» (за исключением пединститута, как я его раньше называл «институтом недоразвитых») и нигде я не получал такого морального удовлетворения, как за время деятельности на посту редактора своего «носового платочка» (так называл университетскую многотиражку тогдашний ректор Ф. С. Горовой). Вот после кляузы дамы преклонных лет с химфака (фамилии не помню, да и не хочу вспоминать) партком проходил почему-то в кабинете ректора. Вспомнили и мои старые грешки. Доставалось за милые, нетривиальные, но весьма профессиональные рецензии Игоря Кондакова (ныне профессор МГУ), за фотографии одного из основателей ФОПа в университете и одного из лидеров художественной фотографии в Перми Л.  Холмогорова. Его обвинили в антисоветизме с подачи самого корреспондента ТАСС Е. Н. Загуляева. Опять вспомнили фотографию старого рабочего с папиросой в зубах, небритого, в промасленной спецовке, со взглядом, где отражена целая эпоха и страданий и побед. Потом стали обсуждать необходимость в газете лирических зарисовок, стихов и песен Л. Пермяковой, В. Маркина, Н. Горлановой. Как заявила «прохимиченная дама»: «Чему может научить студентов эта лирическая чушь про весенние лужицы, птичек, цветочки, когда вся страна готовится к 50-летию Октября».
 

Я вел себя на парткоме весьма спокойно, хотя было не очень комфортно. Тем не менее, признав некоторые ошибки (по части очерков о лучших людях универа, а не «юбилейных некрологов»), я сказал, что недавно университет меня как редактора студенческой многотиражки вместе с К. Каплун, редактором пединститутской газеты «Учитель», послал в Москву на Всероссийский семинар студенческих многотиражных газет. И я, кстати, привез диплом второй степени одной из лучших студенческих газет страны. Первое место заняла газета «Московский университет»...
 

Мне хочется рассказать о том семинаре, который проходил в Москве, в Центральном доме журналистов на проспекте Суворова. А жили мы в гостинице «Украина». Всего нас было человек пятьдесят. Перед нами выступали профессиональные журналисты Т. Тэсс, Я. Голованов, Б. Стрельников (больше всего мне понравилось его выступление) и другие. Я так много узнал об Америке и Японии от А. Овчинникова, что запомнил на всю жизнь. Выступал Я. Засурский, декан журфака МГУ. Он понравился мне тем, что на коллоквиуме, где я, рассказывая об особенностях пермских газет и, в частности, газеты «Пермский университет», посетовал на претензии ректората и парткома к моей работе как редактора, он морально поддержал меня и посоветовал попробовать свои силы в качестве литработника в другой газете (не многотиражке), если и дальше будут продолжаться идеологические преследования. «Не забывайте, кто наверху», – сказал он. Семинар длился три дня. Была экскурсия в павильон «Печать» на ВДНХ, там тоже состоялась встреча не только с московскими журналистами, но и с печатниками.
 

Но самый большой сюрприз ожидал нас в последний вечер. Нам объявили, что в семь вечера приедет Белла Ахмадулина. К шести часам зал был полностью заполнен. На улице толпа. Без билетов не пускают. Были только журналисты московских газет и нас полсотни человек, приехавших на семинар.
 

Первые три ряда были забронированы для нас. Я сел на место минут за сорок, рядом с милой девушкой из Вологды. Справа неожиданно плюхнулся какой-то мужик. Где ж я его видел? В цветной рубанке, в клетчатом пиджаке. Только потом до меня дошло, что это Е. Евтушенко. Место рядом со мной он держал и никого не пускал. Наконец он махнул кому-то рукой, и рядом с ним присел в традиционном цветном платочке А. Вознесенский. Не хватало четвертого поэта-шестидесятника, Р. Рождественского.
 

Ахмадулина вышла на сцену с опозданием минут на пятнадцать. Открывал вечер поэт Егор Исаев всего пятью словами: «Представляю вам поэта Беллу Ахмадулину».
 

Заметьте, как он великолепно сказал «поэта», а не «поэтессу». Она вышла в белой вязаной кофточке. И когда она читала стихи «В тот месяц май», «Гостить у художников», кофточка при этом тихонечко сползала с плеча. Это было не столько сексуально, сколько театрально, как бы в мелодии стиха.
 

Читала она ровно шестьдесят минут. Одно из последних стихотворений называлось «Мальчик из Перми»...

Источник: Ивакин И. Н. Куда жить? Путешествие из точки "а" в точку... Пермь, 2012. С. 67–71.

 

Продолжение истории Бэллы Ахмадулиной и Игоря Ивакина см.:
 

Абашев В. В., Абашева М. П. А был ли мальчик из Перми? Литературное расследование // Новый мир. 2012. №10.

Абашева М. П. Микроистория в литературоведческом исследовании (судьба одного пермского сюжета) // Литература Урала: история и современность. Сб. статей. Вып. 7. Литература и история – грани единого (к проблеме междисциплинарных связей). Т. 1. Екатеринбург, изд-во Уральского ун-та, 2013. С. 181–187.
 

См. также: Королёв А. Ожог линзы. М., 1988.